Южный Урал, № 1 - Головин Анатолий Дмитриевич (версия книг txt) 📗

— От дочки? — спросил бородатый боец с голубыми ласковыми глазами.

Луканин молча кивнул головой.

— А ну почитайте, пожалуйста. Интересно знать, что там у тимуровцев делается.

Все придвинулись ближе, тесно обступили Луканина. Сержант обвёл всех взглядом таких же, как у дочери, светлокарих глаз и начал читать:

— Молодцы ребята! Большие дела делают, — пробасил бородатый боец.

— Товарищи, это не про бабушку ли уж Рычкову пишут? — спросил молодой, недавно возвратившийся из госпиталя, боец.

— А то про кого же? Есть разве ещё другая такая бабушка? Моё мнение такое: нет больше.

Молодой обрадовался:

— Это верно, что нет такой другой. Вот я и слушаю, что-то знакомое будто.

— А ты, что же, знаешь её что ли?

— А как же? Когда она в Троицкий госпиталь приезжала, я как раз там лежал.

Теперь все перенесли свою заинтересованность на него.

— Ох и бабка я вам скажу. Не бабка, а огонь. У нас в госпитале всегда целый праздник был, если команда приезжала. Помню, мы, после первого же их приезда, так и писали им: «Если вы приедете, то нам и лекарств никаких не нужно. Мы и без них здоровы будем от одних ваших ласковых слов». И это от чистого сердца. Привезла она нам как-то патефон в подарок, бойцы так его и звали «бабой Шурой».

Слушатели засмеялись.

— А она не обижалась? — спросил кто-то.

— На что же обижаться? Мы ведь это любя. Как скажешь, бывало, «баба Шура», так и вспомнишь её, и от этого веселее станет. Я и в гостях у неё был, дома. Ей бы лежать спокойно на боку — годы ведь немалые — да какое там! Она и дома покоя не знает: по хозяйству хлопочет и в огороде у неё всё растёт лучше, чем у агронома любого. Тут же ведь и с ребятами надо управиться, как-никак команда целая. Словом, за такую бабку можно десяток молодых отдать, право.

Где-то совсем близко нахально взвизгнула пуля.

— По местам! — поспешно засовывая письмо дочери в карман, скомандовал Луканин. — Будем бить немцев за наших детей!

— За наших тимуровцев! — добавил бородатый. И все молчаливо рассыпались по своим местам.

Рита плакала. Веки припухли и покраснели, а всегда аккуратно заплетённые косички были растрёпаны. Горе случилось большое: её исключили из команды. Всё получилось ужасно глупо. Неожиданно для себя и для других она отстала по арифметике. Правда, она её всегда недолюбливала, а тут ещё лень помогла. Надоели знаменатели, множители, делители, кратные. Рита запуталась в них, а разобраться не захотела. В результате — нерешённая задача — «плохо».

Учитель сообщил бабушке, и она на первом же сборе команды отчитала Риту.

— Смотри, исключим тебя из команды. Хи-хи-хи, да ха-ха-ха до добра не доведут. Ты знаешь, что тимуровцы должны отлично учиться. Берись за ум сейчас же, а то поздно будет.

Так оно и вышло. Теперь, наедине с собой, Рита признавала, что отнеслась к бабушкиным словам легкомысленно. Распутывать все арифметические премудрости было скучно, это требовало большой усидчивости. Девочка уверяла подруг, что она занимается арифметикой, а сама всё откладывала и откладывала подготовку. И вот — контрольная за полугодие вновь не выполнена.

Бабушка встретила её сурово.

— Какая же ты тимуровка, если первый свой долг — учёбу — забыла? Я тебя предупреждала и обещанию твоему поверила, а ты что сделала?

Сейчас каникулы, весёлые зимние каникулы, а у неё, у Риты, какое веселье? Позавчера тимуровцы уезжали в колхоз с подарками для семей фронтовиков, с ёлками для колхозных ребятишек, а она только издали смотрела, не смея подойти. Все ребята тогда собрались к бабушке. У крыльца нетерпеливо потряхивала головой маленькая, вся заиндевевшая от мороза, лошадёнка. Белым паром вырывалось из груди дыхание. Безостановочно скрипела дверь. Ребята выносили и укладывали в сани свёртки, мешочки всевозможных размеров.

— Это — одной семье, это — другой, это — третьей… Всё ли положили? Не забыли ли чего? Мануфактура, мыло, пряники, сахар… — озабоченно вспоминала бабушка. — А спички, а игрушки ёлочные где?

— Да всё, всё здесь, баба Шура, не беспокойтесь, — говорил ей Петя.

Потом Рита видела, как из дому вышла Ата, укутанная в большой тёплый платок. На прощанье она обняла бабушку, а та говорила ей напутственно:

— Ну, если всё, так в путь-дорогу. Мне хватят сегодня хлопот: сколько ещё подвод отправлять надо. Счастливо!

Спутница Аты тронула возжи, и застоявшаяся на морозе лошадка бойко пошла по укатанной санями дороге, серой и извилистой, убегающей всё дальше и дальше, мимо силовой станции, мимо переплётов шахтовых вышек, маленьких заснеженных окраинных домишек, навстречу по-зимнему кружевным берёзовым перелескам, в колхоз.

Отправки других подвод Рита не могла ждать. Сердце щемило, она даже подумала пойти и попросить, чтобы её снова приняли в команду. Но потом решила, что баба Шура иногда бывает неумолима и сердить её не стоит. Пряча от встречных покрасневшие от слёз глаза, она прибежала домой.

Это было позавчера. Рита вспомнила всё это ярко и, уткнувшись в подушку, всхлипнула. От стыда и горя она вся горела. А что она напишет папе? Как рука поднимется?

В дверь постучали. Румяная, оживлённая, пахнущая морозом, в комнату вбежала Зоя.

— Уже съездила? — стараясь улыбнуться, и сдерживая дрожь губ, спросила Рита.

— Съездила. Ой, Ритка, как интересно! Представь себе: посреди школы ёлка, зелёная, пушистая, да ещё в игрушках. Ребята стоят, смотрят, рты разинули, будто заколдованные. А после ёлки ещё подарки: пряники, конфеты, яблоки, некоторым — мануфактура, ботинки. Они своим глазам не верили. Мне уж особенно один мальчишка, запомнился, лет пяти: маленький, курносый, волосёнки белые-белые, штанишки худенькие, все в заплатках, видно, трудно матери приходится, пятеро таких у неё, а муж на франте. Он глаз с ёлки не спускал, так и стоял всё, даже играть никак не хотел и яблоко сколько времени откусить не смел. Эту ёлку он всю жизнь не забудет.

До синевы раннего январского вечера, до золотистых вспышек огней в улицах сидели подружки. Зоя долго рассказывала о поездке в колхоз.

— Ты не горюй, Рита, — успокаивала она девочку. — Занимайся, я тебе помогу. Исправишься по арифметике, а ребята уговорят бабу Шуру, снова в команде будешь.

Зима не хотела уступать свои права. В тени она всё ещё прихватывала подошвы валенок к дороге. Но зато на солнечных пригревках снег уже начинал рыхлеть и оседать, а на крыльце у столовой даже образовалась первая лужица.